Выбор нового, современного, никому не известного произведения говорит о стремлении режиссера примерить роль первооткрывателя, впервые ступающего на новую территорию. Выбор классики, которая известна каждому со школьных времен, говорит о стремлении проложить свою дорогу в мощном лесу устоявшихся представлений, трактовок и интерпретаций.
Обе задачи трудны, но художественный руководитель НХТ Евгений Гельфонд избрал второй путь. И сделал необычный, странный, но заставляющий сопереживать и задумываться спектакль.
В отсутствии «темного царства»
Сегодня самым распространенным способом работы с классикой является наслоение на текст автора других смыслов — или поиск некой злободневности, или эпатаж, заключающийся в раскрытии «подлинной» природы классических персонажей (причем чаще всего путем приписывания им гомосексуальных наклонностей, наркомании или иных клинических диагнозов). Случаются и эстетские игры — например, когда психологическую драму пробуют пересказать на языке театра абсурда.
В случае новой «Грозы» произошло иное: постановщик вместе с труппой отправились в путешествие вглубь текста. Именно потому был избран жанр «репетиция с антрактом», потому что именно на репетициях происходит анализ роли, проникновение в суть конфликта, который возникает между персонажами. Именно потому возник в спектакле новый персонаж — режиссер (Алексей Зайков), который говорит в основном не своими словами, а текстами Мейерхольда, Таирова, цитируя их размышления перед постановкой «Грозы» Островского… Очень показателен сам выбор цитат: например о том, что театр не должен прибегать к трюкам и главное в нем — мастерство актера…
Может, именно потому так лаконично и просто решение сценографии и костюмов (художники Елена Гаева и Наталья Болотских): вместо мрачных улиц провинциального города — светлые арки, вместо темных платков и черных сюртуков — пастельных тонов платья, костюмы и соломенные шляпки…
«Темное царство», которое вбивали в головы школьников на протяжении нескольких десятилетий, не просматривается даже визуально. Да и в нем ли дело? Как выяснилось, даже тогда, когда слово «домострой» оказалось почти забыто, пьеса ничуть не утеряла своей актуальности, потому что ее конфликт глубже, чем противостояние угнетателей и свободолюбивых натур…
Потерянные души
В начале спектакля, когда все актеры оказываются на сцене и начинают перекидываться фразами, возникает удивительное ощущение, которое преследует многих жителей провинциальных городов, где, казалось бы, все друг друга знают настолько, что превратились в одну большую труппу театра под названием «Калинов» (или «Челябинск», если хотите)…
Здесь бесполезно кричать и ругаться — оттого так мирно и напевно льется речь главных «тиранов» пьесы — Дикого (Александр Майер) и Кабановой (Татьяна Богдан). Эти люди вызывают ощущение потерявшихся душ: Савел Прокофьич постоянно противоречит окружающим, потому что так ощущает свою значимость. Или навязывает свое мнение даже тому, кто ему противоречить не хочет. Марфа Игнатьевна поражена в самое сердце материнской ревностью, потому что постоянно убеждает себя в том, что ее нежно любимый сын, женившись, стал прохладнее относиться к маменьке. Именно убеждает — потому что ее монологи звучат не как ворчание или попреки, а именно как самовнушение.
В этом мире почти не срываются на крик — даже сумасшедшая барыня, реплики которой произносит странница Феклуша (Евгения Зензина) не вопит о «геенне огненной», а почти шепчет, выразительно показывая пальцем в сторону преисподней…Исключение составляет разве что Кулигин(Александр Балицкий), вдохновенно и с пафосом цитирующий Ломоносова, Державина и даже Козьму Пруткова, — но на то он и романтик, не понятый толпой…
Лгать или не лгать?
В этой текущей по своим сложившимся канонам жизни человек, отказывающийся им следовать, уже воспринимается как угроза. Потому так значительно произносимое Катериной (Марина Оликер) слово «нет», так резко не совпадающее со всеобщей благодатью конформизма. Катерина в этом спектакле удивительно непреклонна: при всех своих прописанных автором метаниях она твердо придерживается той линии, которую выбрала. Ей даже слегка недостает некой душевности, потому что погружение в глубины добровольно избранного страдания очень глубоко…
Но верность себе и отличает героиню от других персонажей, выбравших путь «делай, что хочешь, лишь бы все шито-крыто было». Это и Варвара (Татьяна Кельман), и Кудряш (Константин Талан) с его показной бравадой, и Тихон Кабанов (Дмитрий Николенко), упорно не желавший слушать исповедь жены, и Борис (Петр Оликер), который при всем своем недовольстве прописанной ему в Калинове ролью склонен скорее к подчинению, приспособлению.
Потом режиссер, кстати, абсолютно не противореча автору пьесы, обнаруживает еще две любовные линии: вдова Марфа Игнатьевна явно неравнодушна к Дикому, а девушка Глаша (Ксения Бойко) — к Тихону… Это еще раз напоминает о глубинных течениях провинциальной жизни, на первый взгляд незаметных и прикрытых повседневной суетой…
О глюкофоне и паузах
Особо хочется сказать о музыкальной партитуре спектакля. Никаких фонограмм здесь нет. Актеры поют хором а капелла (педагог по вокалу Татьяна Осташко). Причем тексты, исполняемые ими, очень разнятся — от песенки «Кого-то нет, кого-то жаль…» до заумных строк одного из основателей знаменитого «Аквариума» Анатолия Гуницкого (кстати, из альбома под названием «Гроза»):
В истерзанном закате дня
Воздушный конь летит.
Звеня
Навстречу странной
колеснице.
Пора, мой друг, закрыть
страницу
И позабыть нон-стоп трубы
Душа не ведает судьбы.
Душа не ведает судьбы.
Плюс к этому исполнитель роли режиссера вооружен инструментом с потрясающим названием «глюкофон», с помощью которого изображается и звон колоколов, и призывающий на репетицию колокольчик… Но когда наступает главная, звенящая, мучительно долгая пауза спектакля, понимаешь — именно такие моменты тишины порой действуют сильнее, чем рев органа или мощь симфонического оркестра…
